"Возможно, сегодня."
Как это часто бывает со специалистами, всю жизнь посвятившими жизнь какой-то единственной отрасли науки или же ремесла, без связи со всеми прочими процессами в обществе, в законах рынка Лоуб разбирался посредственно. Впрочем, война дала ему чётко понять: посредственно он разбирался слишком во многих вещах. Однако актуальность для него имели на данном этапе именно вопросы торговли. А товаром, что он намеревался приобрести - информация. Не то чтобы в послевоенное время спрос на неё был такой уж редкостью. Для возвращавшихся на Кибертрон трансформеров необходимость найти кого-либо ("что-либо" - гораздо реже) была делом первоочередной важности. Друзья искали друзей, бондмейты - потерявшихся супругов, и так далее, и тому подобное. Общество нуждалось в систематизации этого спроса, и вскоре рынок откликнулся на эту потребность. Возникли со временем целые волонтёрские организации, помогавшие в поиске. От них было больше шуму и пафосных восклицаний, нежели реальной пользы, однако Лоуб знавал тех, кому они всё-таки помогли. Возникли организации коммерческие, предоставлявшие те же услуги за деньги, но с отчётностью и гарантией, имевшие доступы к базам данных. Возник, разумеется, и чёрный рынок, где можно было отыскать, к примеру, координаты особо насолившего тебе Автобота или Десептикона. Или компромат на них же, если таковой имелся и если целью было не прикончить объект отслеживания, а шантажировать. Насколько прикидывал Лоуб, многие за войну успели наработать себе не на один смертный приговор, поэтому нередко компромат выкупался самим провинившимся. Проблема была в том, что никогда нельзя было быть уверенным, что та или иная опасная документация существовала в единственном экземпляре, так что порой такие попытки приводили ко многим забавным, но несмешным последствиям, нередко с летальным исходом.
Рынок жил своей жизнью. Как жил всегда, только с поправкой на внешние обстоятельства.
В торговле информацией, как и в любой другой, со временем выработались свои законы и правила, как чётко установленные, так и неписаные, оставляющие простор для разнообразнейших манипуляций и возможностей подлавливать непосвящённых и достаточно доверчивых.
Одно из правил гласило: не продавай заведомо лживые сведения. Тех, кто пытался обманывать клиентуру, рынок отсеял ещё вначале, - манипуляторами как более серьёзных конкурентов, не желавших подрыва и собственной репутации, так и обманутых покупателей. Так что у Лоуба были все причины считать, что Трепан точно жив, и что, скорее всего, находится именно на Кибертроне.
Другое, менее порядочное и продиктованное скорее выгодностью процессов купли-продажи, подразумевало: никогда не продавай информацию целиком. Прежде, чем добраться до искомого бота, клиент должен был выложить определённые суммы за те или иные сведения по частям. Лоуба это бесило, поскольку приобретение этих самых сведений в рассрочку лишало его не только денег, но и времени, что было даже важнее. Если Трепан и был здесь на данном этапе, никто не мог дать гарантии, что последним, что Лоуб узнает от своего поставщика, - тощего, ощипанного вида джета с одним повреждённым крылом, - не будет улыбчивая фраза "А он отбыл с Кибертрона туда-то или туда-то", после чего придётся вновь начинать поиски сначала. Самому Лоубу пока везло, - возможно, выручал свирепый вид и привычка говорить сверху вниз даже на того, кто был крупнее тебя, "кидать" его не рисковали. Но сама эта ситуация не была особенной редкостью. И влипнуть в неё он желанием не горел. Эта порция должна была стать последней.
Встречу торгаш назначил в традиционном для подобных сделок месте, - в одном из тех мелких, полутёмных баров, где можно было поговорить под прикрытием шума и одновременно не бояться, что недовольный клиент устроит разборки, - из-за логичного присутствия вышибалы. В нормальной обстановке Лоуб был в такие места не ходок, но обстановка нормальной не была уже около четырёх миллионов лет как.
Сам по себе бар располагался на периферической улице, снабжённый неброской вывеской. На пути к нему Лоубу встретилась парочка не самых благообразных большегруза да один интербот, - представители здешнего большинства. Миновав их, Лоуб скользнул в сомнительный полумрак бара, пахнущий чем-то невнятно-знакомым. Он точно мог сказать, что когда-то ощущал как раз такой вот запах, - но воспоминаний, к которым этот запах мог относиться, его память уже не хранила. Перекалибровав оптику, приспособив её к местному скудному освещению, Лоуб внимательно обвёл небольшое зальце взглядом в поисках связного.

Ещё до того, как его ищущий взгляд налетел на серебристый, яркий силуэт в глубине бара, Лоуб понял, что Трепан здесь. Праймас весть, что именно подсказало ему, как именно он это понял. Точно и однозначно можно было сказать, что разорванная тысячелетия назад искровая связь тут не сыграла роли. Возможно, аудиодатчики уловили звук трепанова голоса в равномерном негромком гуле разговоров и музыки. Возможно, в запахе, наполнявшем помещение, ему удалось уловить несколько знакомых ольфакторных частиц. Возможно, сработали те фоновые вычислительные процессы, которые для простоты называются в обывательской среде "интуицией". Тем не менее, Лоуб учуял его прежде, чем увидел. А когда увидел - не удивился. В том, что финал его долговременных и крайне разнообразных в смысле препятствий поисков наступил ранее ожидаемого, была некая трудноуловимая, но логичная справедливость. После всего пережитого, судьба просто не имела права поиздеваться, так или иначе выдернув из-под рук желанную цель. Обязана была привести к ней окончательно. А что сделала это раньше задуманного - ...
Трепан был здесь. Живой, реальный, настоящий - вопреки слухам и страхам, в полном соответствии с болезненно-отчаянными надеждами самого Лоуба.
Живой.
Целый.
Удивился Лоуб скорее тому, что вместо ожидаемой радости, логичного ликования он ощущал почему-то подлый и безотчётный страх, объяснить который он сперва затруднился. Это было - словно пустота, тёмная яма, на дне которой плескалась ядовитая и мерзкая жижа, потихоньку приливавшая и поднимавшаяся. И только когда его бондмейт (хотя бондмейт ли?) поднялся, приближаясь, старый мнемохирург понял, откуда взялся этот страх.
В Трепане было теперь что-то непреодолимо чужое, что-то такое, чего Лоуб прежде не видел от него по отношению к себе. Да, разыскивая возлюбленного на протяжении миллионов лет, он не ожидал, что тот останется прежним. Даже будь это время годами мирного благоденствия, оно бы сказалось на них обоих тем или иным образом. А учитывая обстоятельства, при которых Трепан был похищен и что ему пришлось пережить в плену, о прежнем не шло и речи.
Лоуб старался никак не представлять себе их вероятную встречу, именно затем, чтобы не путаться в несоответствиях, когда она всё же состоялась бы. Но этой брезгливо-холодной усмешки он не ожидал, даже ничего в принципе не ожидая. Равно как и презрения во взгляде, и саркастично-едкого тона, которым Трепан обратился к нему. Таким тоном не говорят даже с бесконечно бывшими бондмейтами. Таким тоном говорят с кем-то, кого очень хочется раздавить, но в силу каких-либо обстоятельств раздавить невозможно.
Хотя да, - презрение Лоуб действительно заслужил. Хотя бы тем, что, проведя эти годы в постоянных поисках, в кропотливой работе, которая должна была приблизить их друг к другу; полностью и безоговорочно предав свои прежние убеждения ради этой же цели; в конце концов, не позволив себе даже мысли о возможном союзе с кем-то ещё в то время, когда Трепана все считали окончательно и безоговорочно мёртвым, - он так и не добился желаемого. Их нынешняя встреча была его заслугой крайне косвенно, если была вовсе. Трепан сам решил встретиться с ним... что ж, хотя бы он снизошёл до этого.
- Ради чего... что именно?.. - тихо спросил он, когда покончено было с приветственными злыми колкостями, и был задан первый однозначный вопрос. Когда-то в такой же ситуации ему, наверное,захотелось бы треснуть чем-нибудь об пол, сейчас же Лоуб чувствовал только невероятную, смертельную усталость. - Прежние четыре миллиона лет моих поисков... даже после разрыва искровой связи... или эта нынешняя встреча?.. Если речь о первом... то, наверное, низачем... о втором... я хотел увидеть тебя... - он помолчал, и снова повторил, словно это могло что-то объяснить: - Я хотел увидеть тебя... ещё раз.
Приближающегося здоровяка, - явно с вычищенным мозговым модулем (если там, конечно, изначально было, что вычищать: по поводу прошивок у ему подобных Лоуб иллюзий не испытывал), - старик заметил с самого начала движения. Но не среагировал.
Война научила его расправляться с драчунами на порядок покруче. Как боец этот тяжеловес для него не представлял ни труда, ни опасности. Но это, судя по всему, уже не имело значения.

Лоуб остался там же, рядом со здоровяком. Пару кликов он смотрел на удаляющуюся серебристую спину, а после, - медленно последовал за ботом, которого уже не понимал, как определять в отношении себя.
Это было, скорее, действием по инерции, тем действием, которое он не мог не совершить, если уж совершены были предыдущие. Хотя никакого желания продолжать разговор Лоуб не испытывал, понимая, что и продолжение это будет состоять из всё тех же ядовитых, пропитанных сарказмом фраз. Уйти было самым логичным, поскольку, - это было уже понятно, - для Трепана его образ был уже определён, оформлен и явно таков, что живой носитель этого образа ничего другого, кроме подозрительной и едкой ненависти, не заслуживал. Но он шёл, словно загипнотизированный.
Возможно, его переход к Десептиконам показался Трепану не способом найти похищенного бондмейта, а способом спастись, поступком, основанным на самой примитивной выгоде. Что ж... тогда всё более-менее становилось на свои места. О себе Лоуб знал, что не смог бы презирать Трепана за аналогичный поступок, но, видимо, в своём отказе от принципов он зашёл ещё дальше тех, кто таковых по жизни имел немного. А предположение, - пусть завуалированное, но вполне чётко рассматривавшееся, - о том, что Лоуб мог разыскивать его не для себя, а для несостоявшихся, де-факто, собратьев по знаку, - было бы в иное время болезненно оскорбительным, но на фоне всего, уже случившегося, оно как-то терялось.
Чувство было странное, - Лоубу отвлечённо хотелось просто взять и уйти, но почему-то сделать это было совершенно невозможно, сложнее даже, чем произнести фразу, активировавшую убийственный триггер в его сознании. Хотя и это было вполне неплохим вариантом, - ещё лучшим потому, что он порадовал бы Трепана. Но это всё можно было вполне отложить на потом. До того момента, когда Лоуб выяснил бы, что именно все эти годы делал не так. Пусть не в собственном понимании, но в понимании экс-бондмейта (за неимением более ёмкого определения, старый мнемохирург решил довольствоваться этим), который и был смыслом и причиной всего его поступков, как благовидных, так и нет.

Только когда Лоуб, повинуясь всё той же инерции, опустился в кресло напротив своего бывшего бондмейта, и выход из лаконично отгороженного закутка заслонила обширная живая громада, он осознал, что попался в ловушку. В такую, в какую попадал прежде, и на ту же безотказную приманку, которая так прекрасно срабатывала до того. Что ж, - в таком случае, финал его пути был совершенно закономерен.
Жалеть было не о чем, кроме, разве что, собственной глупости.
Прежде чем ответить, он какое-то время смотрел на Трепана, пытаясь высмотреть в его выражении или хотя бы невольном жесте мизерный намёк на то, что это, возможно, проверка, - и холодный, саркастичный тон, и явная ненависть, и всё, что произошло от момента, когда Лоуб впервые за тысячелетия увидел его - и вот до именно этой временной точки. Но их не было, - и не могло быть, поскольку мысль о проверке была тем последним отчаянным вариантом, что готова была допустить ещё продолжавшая надеяться искра. Более жалкого и убогого состояния было не  вообразить.
- А ты поступил бы иначе на моём месте?.. - тихо спросил он, отвлечённо понимая, что ответ на этот вопрос был ему известен ещё годы назад. - Конечно же. И я говорю не о рисках, не о том, чтобы жертвовать репутацией или, уж тем более, подвергаться опасности. А банально о том, чтобы знать, жив твой... - он вовремя удержался от никогда не бывшего актуальным определения, - жив ли тот, кого ты считаешь своим бондмейтом, или уже нет. Понятия не имею, какой информацией относительно меня обладаешь ты сам, но вот только я начал поиски, стоило мне только восстановить подвижность корпуса. И искал всё это время. Как ни банально это звучит, я тебя любил. И не имел повода усомниться в том, что это обоюдное чувство. Вот только теперь я не просто сомневаюсь.
К этому моменту он осознавал, что если Трепан позволит себе рассмеяться над этими словами, то получит когтями по горлу раньше, чем его оболваненный спутник успеет даже зарегистрировать входящий сигнал. Мало ли, что Трепан о нём знал, - но вот этого, с порога, брезгливого отношения заслуживал разве тот, чьи прегрешения были очевидным и доказанным фактом. И кто сам по себе никогда не был ценен, - в противном случае, не было бы и этого легковерия. А Лоубу уже откровенно надоело обнаруживать подобное отношение к себе. Возраст и годы отчаянных поисков, в свою очередь, напрочь уничтожили силы и, - более того, - желание мириться с вышеперечисленным. Не говоря уж о том, чтобы изображать безразличие.
- Если ты получил ответ на свой вопрос, вели этому кретину убраться. Если надо, я спокойно пройду и через него, но владельцы этого заведения мне ничего плохого не сделали, а потому проблем им я не хочу. В частности, с ремонтом.

Отредактировано Lobe (03.10.2021 12:51:22)

- Верно. Не сходится. Со здравым смыслом и реальностью.
Лоуб помолчал какое-то время, глядя мимо Трепана. Потом усмехнулся. Чувствовал он себя предельно глупо: прежние мысли о том, что с Трепаном возможен будет хоть сколько-то искренний конструктивный диалог, казались теперь необыкновенно, фарсово нелепыми.
Впрочем, приём Трепана удался: если прямые насмешки и издевательства привели бы Лоуба в ярость, то серьёзные, заведомо лживые утверждения спутали и ошеломили. Видимо, этого он и добивался, - если только изначальной целью не была издёвка и желание посмотреть, как ничтожество перед ним станет выкручиваться.
(горечь и отчаяние держались несколько сбоку, слишком сильные, чтобы вот так просто ощущаться, гнев в то же время достиг такой пронзительной силы, что обратился в собственную противоположность: злобное ледяное спокойствие)
- Знаешь... когда наши якобы никогда не существовавшие отношения только начинались, - медленно начал он, - находились те, кто говорил мне: "Старый дурак, во что ты ввязался? С вашей разницей в возрасте и положении - разве может быть между вами хоть что-то искреннее? Что-то настоящее? Ты выгоден своему любовнику, а сам находишь утешение в самообмане." Очень скоро они поняли, что говорить мне такое... не стоит. Что говорить такое неблагоразумно. Но неблагоразумен был я, а вовсе не они. Потому что правы были именно те боты, - искренне желавшие уберечь меня от ошибки. А я оказался неблагодарным старым болваном. Потому как то, что ты сейчас говоришь, доказывает правоту их слов. Если бы я хоть что-то для тебя значил, ты бы не стал сейчас издеваться наш нашим общим прошлым. Я могу понять презрение к себе - его я заслужил, Праймас мне свидетель. Заслужить ненависть было бы ещё проще. Но к себе нынешнему, а не тому времени, что ты разделил со мной.
Лежавшая на столе рука сжалась, разжалась снова, когтеподобно скрючивая пальцы.
- Ты прав, видимо, говоря, что нас как пары никогда не было. Потому что парой мы были только в моём довольно наивном восприятии. Собственно, старики в любовных делах куда легковернее молодёжи, - просто мы очень хотим верить в то, что нужны. Но силой в эти отношения я тебя не тянул. И никогда не стал бы. Просто потому, что любил. Тебя никто не принуждал к ним - тогда зачем теперь ты выбрал смеяться над нашим прошлым? У меня только одно объяснение: те боты, предупреждавшие меня, были правы. А сам я оказался очередным глупцом, соблазнившимся иллюзией взаимности.
Он глубоко провентилировал, остужая как-то незаметно и сильно перегревшийся корпус. Вдох получился захлёбывающимся и натужным.
- Если ты говоришь, что всего нашего прошлого не было, значит, так оно и есть, - сдвинув и расщёлкнув один из обручей, защищавших его шею у самого шлема, Лоуб извлёк наружу небольшой инфоноситель-"звёздочку", прежде лежавшую между кабелями и энергососудами. Таскать эту бесценную вещь в сабспейсе он считал чрезмерно беспечным, поэтому внёс некоторые изменения в собственный корпус. Кто-то другой мог обнаружить носитель разве после того, как оторвал бы старому мнемохирургу голову.
(и Лоуб искренне жалел, что этого не случилось)
- Здесь наши с тобой холо. Начиная с самой первой - помнишь её? - Лоуб медленно положил крохотный предмет на стол перед Трепаном. - Я носил их с собой всю войну. Есть к тебе просьба - уничтожь их. У меня рука не поднимется. А у тебя не займёт много времени. Если так легко было истребить оригинал, то же самое действие в отношении копии не должно быть затруднительным.